— Да нет… Здоровье ни при чем, — произнес я наконец. — Просто долго не спал, долго не ел — вот и выгляжу усталым. Но, во-первых, уже все в порядке. А во-вторых, у меня к тебе разговор. Давай сходим куда-нибудь. Тысячу лет не ужинал по-человечески.
Мы поехали в город на его “мазерати”. В проклятом “мазерати” мне снова стало не по себе. Какое-то время Готанда вел машину сквозь размытый дождем неон. Просто ехал вперед, никуда в особенности не направляясь. Переключая скорости настолько мягко и точно, что я ни разу не ощутил ни дрожи, ни слабенького толчка. Осторожно разгоняясь — и плавно тормозя на поворотах. Небоскребы нависали над нами, как горы над путниками в ущелье.
— Куда поедем? — спросил Готанда и бросил взгляд на меня. — Чтобы не встречать типов с “ролексами”, спокойно поговорить и отлично поесть, я так понимаю?
Ничего не ответив, я продолжал разглядывать небоскребы. Мы покрутились по улицам еще с полчаса — и он наконец не выдержал.
— О’кей. Тогда давай действовать от противного, — сказал он легко, без малейшего раздражения в голосе.
— От противного?
— Поедем в самое шумное заведение. Там-то и сможем поговорить с глазу на глаз. Как тебе такая идея?
— Неплохо, но… Куда, например?
— Ну, скажем, в “Шейкиз”, — предложил он. — Если ты, конечно, не против пиццы.
— Да ради бога. Никогда не имел ничего против пиццы. Только… Как же твой имидж? Что, если в таком месте тебя узнают?
Готанда улыбнулся — совсем слабой улыбкой. Силы в этой улыбке было не больше, чем в последних лучах заката, пробивающихся сквозь густую листву.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы знаменитости трескали пиццу в “Шейкиз”?
Как всегда в выходные, в пиццерии было громко и людно — яблоку негде упасть. Джазовый квартет — все в одинаковых полосатых рубашках — наяривал на сцене “Tiger Rag”, а студентики за столиками, вдохновленные пивом, надсадно его перекрикивали. В зале царил полумрак, никто не обращал на нас внимания. Пряный запах жареного теста растекался волнами по воздуху. Мы заказали пиццу, купили пива и уселись в самом укромном углу за столик с пижонской лампой-“тиффани”.
— Ну, вот видишь? Всё как я говорил, — сказал Готанда. — И уютно, и успокаиваешься куда больше.
— Это верно, — согласился я. Разговаривать по душам здесь и правда было приятнее.
Мы начали с пива, а чуть погодя вцепились зубами в свежайшую, дымящуюся пиццу. Впервые за много дней я ощущал в желудке космическую пустоту. И хотя я никогда не сходил по пицце с ума, сейчас, откусив лишь раз, почувствовал: на всем белом свете нет ничего вкуснее. Вот, оказывается, как страшно можно изголодаться за четверо суток. Готанда, похоже, тоже был голоден. Без единой мысли в мозгу мы молча жевали пиццу и запивали пивом. Прикончив пиццу, взяли еще по пиву.
— Объеденье! — изрек наконец Готанда. — Веришь, нет — третьи сутки думаю о пицце. Даже сон о пицце приснился. Как она поджаривается в печи и похрустывает слегка, а я на нее смотрю. Просто смотрю и больше ничего не делаю. И так — весь сон. Без начала и без конца. Интересно, как бы его трактовал старина Юнг? По крайней мере, я для себя трактую так: “Очевидно, мне хочется пиццы”. Как думаешь? И, кстати, что у тебя за разговор?
“Ну вот, — подумал я. — Сейчас или никогда”. Но сказать ничего не получалось. Дружище Готанда сидел передо мной тихий, расслабленный и наслаждался приятным вечером. Я смотрел на его безмятежную улыбку — и слова застревали в горле. Бесполезно. Сейчас — не могу. Как-нибудь позже…
— Как у тебя дела? — только и спросил я. Эй, так нельзя, — пронеслось в голове. — Сколько ты собираешься буксовать и вертеться по кругу? Но я не мог себя пересилить. Полная безнадега. — Что с работой? С женой?
— С работой — по-старому, — ответил он, криво усмехнувшись. — Без вариантов. Работы, которую я хочу, мне не дают. А которой не хочу — наваливают по самую макушку. Вот и вязну, как в снегу. Продираюсь через сугробы, что-то кричу сквозь пургу — а никто все равно не слышит. Только голос срываю. А с женой… Странно, да? Давно ведь развелся, а все женой называю… С ней мы с тех пор только один раз встретились. Ты когда-нибудь спал с женщинами в мотелях или лав-отелях?
— Да нет… Можно сказать, что нет.
Готанда покачал головой.
— Странная это штука… Если долго там находишься — уставать начинаешь. В комнате темно. Окна задраены. Номер-то для секса и больше ни для чего, кому там окна нужны. Была бы ванна да кровать побольше. Ну, еще радио, телевизор и холодильник. Только то, что для дела нужно. Чтобы кого-нибудь трахать, долго и с кайфом. Ну, я и трахаю. Собственную жену. Конечно, получается у нас высший класс. Оба стресс снимаем, обоим весело. Нежность взаимная просыпается. Кончим — и долго лежим, обнявшись, пока снова не захотим. Только, знаешь… Света не хватает. Слишком всё взаперти. Искусственно как-то, придуманно всё. Не по душе, ей-богу. Но, кроме таких заведений, нам с женой больше и переспать-то негде. Прямо не знаю, что делать…
Готанда отхлебнул еще пива и вытер салфеткой губы.
— К себе на Адзабу я ее привести не могу. Газетчики моментально застукают. Уж не знаю, как они это делают, — но разнюхают, это факт. Уехать вдвоем в путешествие тоже не можем. Столько выходных сразу мне никто не даст. Но главное — куда бы ни поехали, нас сразу узнают. Для всех вокруг наши отношения — товар на продажу. Вот и получается: кроме дешевых мотелей, встречаться нам больше негде. В общем, не жизнь, а… — Прервавшись на полуслове, Готанда посмотрел на меня. И улыбнулся. — Ну вот, снова жалуюсь тебе на жизнь…