Дэнс, дэнс, дэнс - Страница 130

130

— Да это я знаю, не такая уж дурочка… Но иногда они внутри перемешиваются. Граница между ними пропадает. И всё моё существо — мои чувства, моя личная жизнь — растворяется, теряется в этом отеле, как песчинка в космосе.

— Но ведь это у всех так. Все мы растворяемся в чем-нибудь, перестаем различать границу, теряем себя. Это не только с тобой происходит. Я и сам, например, такой же, — сказал я.

— Неправда! Ты совсем не такой, — возразила она.

— Ну ладно, не такой, — сдался я. — Но я понимаю, каково тебе. И ты мне очень нравишься. И что-то в тебе меня сильно притягивает.

Она долго молчала. Но я хорошо чувствовал ее там, в тишине телефонной трубки.

— Знаешь… Я так боюсь опять оказаться там, в темноте! — сказала она. — Такое ощущение, будто скоро это случится снова…

И она расплакалась. Я даже не сразу понял, что это за звуки. Лишь чуть погодя сообразил: так могут звучать только сдавленные рыдания.

— Эй… Юмиёси-сан, — позвал я ее. — Что с тобой? Ты в порядке?

— Ну конечно, в порядке, чего ты спрашиваешь? Просто плачу себе. Что, уже и поплакать нельзя?

— Да нет, почему же нельзя… Просто я волнуюсь за тебя.

— Ох… Помолчи немного, ладно?

Я послушно умолк. Она поплакала еще немного в моем молчании — и повесила трубку.

* * *

Седьмого мая раздался звонок от Юки.

— Я вернулась! — отрапортовала она. — Поехали куда-нибудь покатаемся?

Я сел в “мазерати” и поехал за ней на Акасака. Увидав такую махину, Юки тут же насупилась.

— Где ты это взял?

— Не угнал, не бойся. Ехал как-то лесом, свалился в пруд — сам выплыл, машина утонула. Выходит из воды Фея Пруда — вылитая Изабель Аджани. Что, говорит, ты сейчас в пруд обронил — золотой “мазерати” или серебряный “БМВ”? Да нет, говорю, медную подержанную “субару”. И тут она…

— Оставь свои дурацкие шуточки! — оборвала меня Юки, даже не улыбнувшись. — Я тебя серьезно спрашиваю. Где ты это взял и зачем?

— С другом поменялся на время, — сказал я. — Пришел ко мне друг. Дай, говорит, на твоей “субару” покататься. Ну, я и дал. Зачем — это уже его дело.

— Друг?

— Ага. Ты не поверишь — но даже у меня есть один завалящий друг.

Юки уселась на переднее сиденье, огляделась. И насупилась пуще прежнего.

— Странная машина, — произнесла она так, словно ее тошнило. — Ужасно дурацкая.

— Вот и ее хозяин, в принципе, то же самое говорит, — сказал я. — Только другими словами.

Она ничего не ответила.

Я сел за руль и погнал машину к побережью Сёнан. Юки всю дорогу молчала. Я негромко включил кассету со “Стили Дэн” и сосредоточился на дороге. Погода выдалась лучше некуда. На мне была цветастая гавайка и темные очки. На Юки — легкие голубенькие джинсы и розовая трикотажная рубашка. С загаром смотрелось отлично. Будто мы с ней опять на Гавайях. Довольно долго перед нами ехал сельскохозяйственный грузовик со свиньями. Десятки пар красных свинячьих глаз пялились через прутья клетки на наш “мазерати”. Свиньи не понимали разницы разницы между “субару” и “мазерати”. Свинье неведомо само понятие дифференциации. И жирафу неведомо. И морскому угрю.

— Ну и как тебе Гавайи? — спросил я Юки.

Она пожала плечами.

— С матерью помирились?

Она пожала плечами.

— А ты отлично выглядишь. И загар тебе очень идет. Очаровательна, как кофе со сливками. Только крылышек за спиной не хватает, да чайной ложечки в кулаке. Фея Кафэ-О-Лэ… Будь ты еще и на вкус как “кафэ-о-лэ” — с тобой не смогли бы тягаться ни “мокка”, ни бразильский, ни колумбийский, ни “килиманджаро”. Мир перешел бы на сплошной “кафэ-о-лэ”. “Кафэ-о-лэ” околдовал бы все человечество. Вот какой у тебя обалденный загар.

Я просто из кожи вон лез, расточая ей комплименты. Никаких результатов — она только пожимала плечами. А может, результаты были, но отрицательные? Может, моя искренность уже принимала какие-то извращенные формы?

— У тебя месячные, или что?

Она пожала плечами.

Я тоже пожал плечами.

— Хочу домой, — заявила Юки. — Разворачивайся, поехали обратно.

— Мы с тобой на скоростном шоссе. Даже у Ники Лауды не получилось бы здесь развернуться.

— А ты съедь где-нибудь.

Я посмотрел на нее. Она и правда выглядела очень вялой. Глаза безжизненные, взгляд рассеянный. Лицо, не будь загорелым, наверняка побледнело бы.

— Может, остановимся где-нибудь, и ты отдохнешь? — предложил я.

— Не надо. Я не устала. Просто хочу обратно в Токио. И как можно скорее, — сказала Юки.

Я съехал с шоссе на повороте к Иокогаме, и мы вернулись в Токио. Юки захотела побыть немного на улице. Я поставил машину на стоянку недалеко от ее дома, и мы присели рядом на скамейке в саду храма Нoги.

— Извини меня, — сказала Юки на удивление искренне. — Мне было очень плохо. Просто ужасно. Но я не хотела об этом говорить, поэтому терпела до последнего.

— Зачем же специально терпеть? Ерунда, не напрягайся. У молодых девушек такое часто бывает. Я привык.

— Да я тебе не об этом говорю! — рассвирепела она. — Это вообще ни при чем! Причина совсем другая. Мне стало дурно из-за этой машины. От того, что я в ней ехала.

— Но что конкретно тебе не нравится в “мазерати”? — спросил я. — В принципе, совсем не плохая машина. Отличные характеристики, уютный салон. Конечно, сам бы я такую себе не купил — не по карману…

– “Мазерати”… — повторила Юки сама для себя. — Да нет, марка тут ни при чем. Совсем ни при чем. Дело именно в этой машине. Внутри у нее — какая-то очень неприятная атмосфера. Как бы сказать… Вот — давит она на меня. Так, что плохо становится. Воздуха в груди не хватает, в животе что-то странное, чужое. Как будто я ватой изнутри набитая. Тебе в этой машине никогда так не казалось?

130