Войдя в кабинет, мои провожатые сняли плащи, аккуратно сложили их на табурет в углу и усадили меня на железный стул. По другую сторону стола, прямо напротив меня, уселся Рыбак. Гимназист встал чуть поодаль с блокнотом в руке, то и дело перегибая его и с хрустом пролистывая страницы. Никто из них не говорил ни слова. Молчал и я.
— Ну, и чем же вы занимались вчера вечером? — произнес наконец Рыбак. Насколько я помнил, это было первым, что он вообще произнес.
Вчера вечером, подумал я. А что, собственно, случилось вчера вечером? В моей голове вчерашний вечер ничем особенно не отличался от позавчерашнего. А позавчерашний вечер — от позапозавчерашнего. Как ни жаль, но именно так и было. С минуту я молчал, тщетно пытаясь что-нибудь вспомнить. Вечно эти воспоминания отнимают какое-то время…
— Послушайте! — сказал Рыбак и откашлялся. — Я мог бы вам очень много рассказать о наших законах. И это заняло бы много времени. Чтобы не тратить столько времени зря, я спрашиваю очень простые вещи. А именно — что вы делали со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра. Очень просто, не правда ли? Ответив мне так же просто, вы совершенно ничего не теряете.
— Вот и дайте подумать, — сказал я.
— А чтобы вспомнить, обязательно нужно думать? Я ведь спрашиваю о вчерашнем вечере. Не об августе прошлого года, заметьте. Тут даже думать не о чем, — наседал Рыбак.
Вот потому и не вспомнить, чуть не ответил я, но сдержался. Похоже, таких случайных провалов в памяти им не понять. Того и гляди, еще в идиоты меня запишут…
— Я подожду, — сказал Рыбак. — Я подожду, а вы вспоминайте, не торопитесь. — Сказав так, он достал из кармана пиджака пачку “Сэвэн старз” и прикурил от дешевой пластмассовой зажигалки. — Курить будете?
— Нет, спасибо, — покачал я головой. Как пишет “Брутас”, для современного горожанина курить — уже не стильно. Но эти двое плевали на стиль и дымили с явным удовольствием. Рыбак курил “Сэвэн старз”, Гимназист — короткий “Хоуп”. Оба явно приближались к категории chain smokers. “Брутаса” и в руках никогда не держали. Совершенно немодные ребята.
— Мы подождем пять минут, — произнес Гимназист, как и прежде, плоским, без всякого выражения голосом. — А вы за это время постарайтесь припомнить. Где были и чем занимались вчера вечером…
— Ну, я же говорю, это интель! — повернулся вдруг Рыбак к Гимназисту. — Я проверял — у него и раньше приводы были. И пальчики сняты, и отдельный файл заведен. Участие в студенческих беспорядках. Дезорганизация работы административных учреждений. Дело передано в суд… Да он на таких беседах уже собаку съел! Железная выдержка. Полицию, само собой, ненавидит. Уголовный кодекс наизусть вызубрил. Как и свои конституционные права. Вот увидишь, еще немного — и завопит “позовите адвоката”.
— Но он же сам согласился прийти. Да и спрашиваем мы совсем простые вещи! — отозвался Гимназист, якобы удивившись. — И арестом ему никто не угрожал… Что-то я не пойму. Зачем ему звать адвоката? Мне кажется, ты усложняешь. Не ищи мышей там, где их нет.
— А мне кажется, этот парень просто ненавидит полицейских. И все, что с полицией связано, на дух не переносит. Физиологически. От патрульных машин до постовых на дороге. И потому он скорее сдохнет, чем согласится хоть чем-нибудь помочь.
— Брось ты, все будет в порядке! Скорее ответит — скорее домой пойдет. Человек он трезвомыслящий, почему бы не ответить? Да и потом, станет адвокат тащиться сюда только из-за того, что у его клиента поинтересовались, чем он вчера занимался! Адвокаты ведь тоже люди занятые. Если он интель, то уж это наверняка понимает!
— Ну, что ж, — сказал Рыбак. — Если и правда понимает — тогда сбережет время и себе, и нам. Мы здесь тоже люди занятые. Да и у него, я думаю, найдутся дела поважней. А будет резину тянуть — только сам устанет. Оч-чень сильно устанет…
Два комика разыгрывали всю эту мизансцену, пока отведенные пять минут не прошли.
— Ну, что? — сказал наконец Рыбак. — Как вы там? Что-нибудь вспомнили?
Я ничего не вспомнил — да и не особо хотелось. Чуть позже само вспомнится как-нибудь. Но сейчас — бесполезно. Проклятая дыра в памяти не зарастала, хоть провались.
— Сначала вы мне объясните, в чем дело, — сказал я. — Я не могу говорить, не зная, в чем дело. И не хочу на себя наговаривать, не зная, в чем дело. Элементарные приличия требуют, чтобы сначала человеку объяснили, в чем дело, а потом уже спрашивали. Ваше поведение в высшей степени неприлично.
— Он не хочет на себя наговаривать… — повторил за мной Гимназист так, будто разбирал текст какого-нибудь романа. — Наше поведение в высшей степени неприлично…
— Что я говорил? Чистый интель! — сказал Рыбак. — Все воспринимает через задницу. Полицию ненавидит. А о том, что на свете творится, узнает из рубрики “Мир” в газете “Асахи”.
— Газет я не покупаю. И рубрики “Мир” не читаю, — возразил я. — И пока мне не объяснят, за каким дьяволом меня сюда притащили, я ничего не скажу. Собираетесь дальше хамить — хамите сколько влезет. Мне торопиться некуда. У меня свободного времени — завались.
Сыщики молча переглянулись.
— Значит, если мы объясним, в чем дело, вы будете отвечать? — спросил Рыбак.
— Не исключено, — ответил я.
— А у него занятное чувство юмора, — произнес Гимназист, сложив руки на груди и глядя куда-то вверх. — “Не исключено!”..
Рыбак погладил пальцем шрам на переносице. Судя по всему, то был шрам от ножа — глубокий, со рваными краями.
— Слушай меня внимательно, — произнес Рыбак. — Времени у нас в обрез. Лясы точить некогда, скорей бы с этой бодягой покончить. Или ты думаешь, мы от этого удовольствие получаем? Да нам бы к шести свернуть все дела — и ужинать дома с семьей, как нормальные люди! Ненавидеть тебя нам не за что. Зуб на тебя мы не точим. Расскажи, что делал вчера вечером — и больше мы от тебя ничего не потребуем. Если человеку нечего стыдиться, рассказать такое — проще простого, не так ли? Или ты все-таки что-то скрываешь, и потому молчишь?