Дэнс, дэнс, дэнс - Страница 133

133

Прощание с телом состоялось в доме его жены и детей. Стоит ли говорить — ни Амэ, ни Юки, ни я на похороны не пришли.

Я забрал у Готанды свою “субару” и в субботу после обеда отвез Юки в Хаконэ. “Маме сейчас нельзя оставаться одной”, — сказала она.

— Она же сама, в одиночку, не может вообще ничего. Бабка-домработница уже совсем старенькая, толку от нее мало. К тому же на ночь домой уходит. А маме одной нельзя.

— Значит, в ближайшее время тебе лучше пожить с матерью? — уточнил я.

Юки кивнула. И безучастно полистала дорожный атлас.

— Слушай… В последнее время я говорила о нем что-нибудь гадкое?

— О Дике Норте?

— Да.

— Ты назвала его безнадежным тупицей, — сказал я.

Юки сунула атлас в карман на дверце и, выставив локоть в открытое окно, принялась разглядывать горный пейзаж впереди.

— Ну, если сейчас подумать, он все-таки был совсем не плохой… Добрый, все время показывал что-нибудь. Сёрфингу учил. И с одной рукой был поживее, чем многие двурукие… И о маме очень заботился.

— Я знаю. Совсем не плохой человек, — кивнул я.

— А мне все время хотелось говорить о нем гадости.

— Знаю, — повторил я. — Но ты не виновата. Ты просто не могла удержаться.

Она продолжала смотреть вперед. Так ни разу и не повернулась в мою сторону. Ветер из открытого окна теребил ее челку, словно траву на летнем лугу.

— Как ни печально — такая натура. Неплохой человек. За какие-то качества достоин всяческого уважения. Но слишком часто позволяет себя использовать как мусорное ведро. Все кому не лень проходят мимо и бросают всякую дрянь. В него удобно бросать. Почему — не знаю. Может, свойство такое с рождения. Примерно как у твоей матери свойство даже молча притягивать к себе внимание окружающих… Вообще, посредственность — нечто вроде пятна на белой сорочке. Раз пристанет — всю жизнь не отмоешься.

— Это несправедливо!

— Жизнь — в принципе несправедливая штука.

— Но я-то сама чувствую, что делала ему плохо!..

— Дику Норту?

— Ну да.

Глубоко вздохнув, я прижал машину к обочине, остановился, выключил двигатель. Снял руки с руля и посмотрел на Юки в упор.

— По-моему, так рассуждать очень глупо, — сказал я. — Чем теперь каяться — лучше бы с самого начала обращалась с ним по-человечески. И хотя бы старалась быть справедливой. Но ты этого не делала. Поэтому у тебя нет никакого права ни раскаиваться, ни о чем-либо сожалеть.

Юки слушала, не сводя с меня прищуренных глаз.

— Может быть, я скажу сейчас слишком жёстко. Уж извини. Пускай другие ведут себя как угодно — но именно от тебя я не хотел бы выслушивать подобную дрянь. Есть вещи, о которых вслух не говорят. Если их высказать, они не решат никаких проблем, но потеряют всякую силу. И никого не зацепят за душу. Ты раскаиваешься в том, что была несправедлива к Дику Норту. Ты говоришь, что раскаиваешься. И наверняка оно так и есть. Только я бы на месте Дика Норта не нуждался в таком легком раскаянии с твоей стороны. Вряд ли он хотел, чтобы после его смерти люди ходили и причитали: “Ах, как мы были жестоки!” Дело тут не в воспитанности. Дело в честности перед собой. И тебе еще предстоит этому научиться.

Юки не отвечала ни слова. Она сидела, стиснув пальцами виски и закрыв глаза. Можно было подумать, она мирно спит. Лишь иногда чуть приподнимались и вновь опускались ресницы, а по губам пробегала еле заметная дрожь. Да она же плачет, подумал я. Плачет внутри — без рыданий, без слез. Не слишком ли многого я ожидаю от тринадцатилетней девчонки? И кто я ей, чтобы с таким важным видом устраивать выволочки? Но ничего не поделаешь. В каких-то вопросах я не могу делать скидку на возраст и дистанцию в отношениях. Глупость есть глупость, и терпеть ее я не вижу смысла.

Юки долго просидела в той же позе. Я протянул руку и коснулся ее плеча.

— Не бойся, ты ни в чем не виновата, — сказал я. — Возможно, я мыслю слишком узко. С точки зрения справедливости, ты действуешь верно. Не бери в голову.

Единственная слезинка прокатилась по ее щеке и упала на колено. И на этом все кончилось. Больше — ни всхлипа, ни стона.

— И что же мне делать? — спросила Юки чуть погодя.

— А ничего, — ответил я. — Береги в себе то, чего не сказать словами. Например, уважение к мертвым. Со временем поймешь, о чем я. Что должно остаться — останется, что уйдет — то уйдет. Время многое расставит по своим местам. А чего не рассудит время — то решишь сама. Я не слишком сложно с тобой говорю?

— Есть немного, — ответила Юки, чуть улыбнувшись.

— Действительно, сложновато. Ты права, — рассмеялся я. — В принципе, все, что я говорю, очень мало кто понимает. Потому что большинство людей вокруг меня думает как-то совсем иначе. Но я для себя все равно считаю свою точку зрения самой правильной, поэтому вечно приходится всем все разжевывать. Люди умирают то и дело; человеческая жизнь гораздо опаснее, чем ты думаешь. Поэтому нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было жалеть. Справедливо — и как можно искреннее. Тех, кто не старается, тех, кому нужно, чтобы человек умер, прежде чем начать о нем плакать и раскаиваться, — таких людей я не люблю. Вопрос личного вкуса, если хочешь.

Оперевшись о дверцу, Юки глядела на меня в упор.

— Но ведь это, наверное, очень трудно, — сказала она.

— Да, очень, — согласился я. — Но пытаться стоит. Вон, даже толстый педик Бой Джордж, которому в детстве слон на ухо наступил, — и тот выбился в суперзвезды. Надо просто очень сильно стараться. И все.

Она улыбнулась едва заметно. И потом кивнула.

133